Бельгийский пропагандист скопинского угля

Михаил Российский, Андрей Серёгин

«Скопинский вестник» №67-69, 19-26 августа 2017 года

История постоянно переписывается и дописывается. И потому, что «большое видится на расстоянии», и потому, что не каждой достойной личности дано вписаться в контекст своей эпохи. Некоторые имена могут нуждаться в посмертной реабилитации. Ее безусловно заслуживает Максим Альфредович Ганкар (1871–1933) – бельгийский горный инженер, геолог, исследователь Подмосковного угольного бассейна и один из неустанных пропагандистов скопинского бурого угля, в 1904–1917 гг. занимавший должность директора-распорядителя Бельгийского акционерного общества каменноугольных копей у села Победного (за рубежом оно было известно под именем Charbonnage de Pobedenko).

Человек и время

Ему выпало жить в переломную для нашей страны эпоху. В разные периоды своей жизни Макс Ганкар успел побывать и успешным бизнес-менеджером, стоявшим на страже прибылей бельгийских акционеров полуколониального угледобывающего предприятия в царской России, и ответственным работником нарождавшейся советской угольной промышленности, и опальным иностранцем, подозреваемым в шпионаже и попытке подрыва устоев «первого в мире государства рабочих и крестьян». В начале 1920-х гг. в его честь хотели переименовать железнодорожную станцию Верда, находившуюся при Скопинской ЦЭС, а в начале 1930-х он оказался в ссылке под надзором ОГПУ. В пропагандистских материалах скопинской прессы 1950-х гг. образ Ганкара использовался как пример иностранного капиталиста-эксплуататора. Старые шахтеры, вспоминая о тяжелом труде на дореволюционном Побединском руднике, неизменно упоминали о том, что там «хозяйничал бельгийский капиталист Ганкар», не забывая при этом послать пару проклятий заносчивому иностранцу, наживавшемуся на страданиях людей труда.

Справедливы ли были эти обвинения? Возможно, да. У высокооплачиваемого наемного менеджера из Бельгии, талантливого специалиста по горному делу, не было оснований для панибратства с малограмотными русскими крестьянами, которых голод гнал на шахты и заставлял за гроши продавать свой труд и здоровье. Заботясь о доходах пайщиков акционерного общества, Ганкар в 1905 г. без колебаний вызывал из Рязани полицию и солдат для усмирения бастовавших шахтеров, требовавших прибавки к нищенскому жалованию. Но страж интересов бельгийского капитала одновременно был пламенным энтузиастом горного дела, неутомимым исследователем скопинского угля, искренне верившим в его огромный экономический потенциал, важный для будущего России. Вклад М.А. Ганкара в развитие угольной промышленности Подмосковного бассейна заслуживает того, чтобы задуматься о реабилитации его имени и признании заслуг перед нашей страной, которой он отдал большую часть своей жизни.

Согласно данным из семейного архива его потомков, проживающих в настоящее время в Бельгии, Максимилиан-Пьер-Альфред Анкар родился 25 сентября 1871 г. в бельгийском городе Левен, административном центре Фламандского Брабанта. Получив профессию горного инженера, он начал свою карьеру на угольной шахте компании «Госсон-Лягасс»в местечке Монтене-Лес-Льеж. В 1897 г. Максимилиан женился на местной уроженке Элизабет Жамоле, в том же году у молодоженов родился первенец – сын Альфред-Пьер.

В царской России

В конце XIX в. динамично развивавшаяся экономика капиталистической России привлекала немало амбициозных технических специалистов из-за рубежа, находивших здесь и широкий простор для своих творческих планов, и более высокие по сравнению с Западной Европой доходы. Вскоре семейство Анкар в полном составе переехало в Российскую империю. Здесь бельгийский горный инженер Максимилиан Анкар превратился в Максима Альфредовича Ганкара (впрочем, сам он предпочитал называться еще короче – Максом). Местом его профессионального дебюта стал Донецкий угольный бассейн – Прохоровские каменноугольные копи с главной конторой в Юзовке Екатеринославской губернии, затем шахты Алмазного каменноугольного акционерного общества близ Кадиевки. Позднее он работал для Таганрогского металлургического общества, занимал должность заместителя управляющего каменноугольных копий с коксовой фабрикой при селе Макеевка Таганрогского округа Донской области, принадлежавших Русскому Донецкому обществу каменноугольной и заводской промышленности.

В 1904 г. Ганкар стал директором-распорядителем Бельгийского акционерного общества каменноугольных копей при селе Победном, созданного несколькими годами ранее с целью промышленной разработки Побединского месторождения в Скопинском уезде Рязанской губернии. На этом посту он проводил большую работу по исследованию геологического строения Подмосковного угольного бассейна, совершенствовал технологические цепочки, занимался широкой пропагандой местного топлива (одним из его основных потребителей была в то время Сызрано-Вяземская железная дорога). С подачи Ганкара на Побединских копях ставились опыты по брикетированию местного угля. По сей день железнодорожная станция (ныне платформа), где находился созданный бельгийским инженером завод, носит название Брикетная.

В России бельгийское семейство Анкар постепенно увеличивалось. В «донбасский период» родились дочери Паула-Клотильда (1900 г.) и Мадлен (1902 г.), в Побединке появились на свет Жанна (1905 г.), Вера-Адель (1907 г.) и младший сын Пьер (1909 г.). Некоторые представители семьи запечатлены на чудом сохранившейся фотографии администрации Побединских рудников, сделанной 21 марта 1911 г. В первом ряду в центре можно увидеть самого Максима Ганкара (сидит в каракулевой шапочке с лихо закрученными усами), его жену Элизабет (в том же ряду, пятая справа) и двух дочерей, которые выглядят старше своих лет из-за взрослой одежды.

Во время Первой мировой войны 1914-1918 гг. Подмосковный угольный бассейн пережил новый период своего расцвета. В условиях потери Домбровского угольного бассейна в русской Польше и дезорганизации транспорта спрос на местный уголь резко возрос. Увеличивалась и его добыча. К 1917 г. на скопинские шахты приходилось около 44% всей угледобычи в Подмосковье. Конечно, их техническое оснащение было крайне примитивным. Даже при минимальной механизации наши горняки смогли бы добиться куда более значительных результатов. Того же мнения придерживался и директор-распорядитель, неоднократно заявлявший в своих выступлениях и публикациях, что совершенствование угледобычи в Центральной России – важное стратегическое направление, которое следует развивать на государственном уровне. Однако его слова мало кто воспринимал всерьез – подмосковный уголь считался менее качественным, чем доминировавший на рынке донбасский. О «пророчествах» бельгийца вспомнили лишь в годы Первой мировой войны и особенно оценили уже после революции 1917 г., во время войны гражданской, когда основные угленосные районы страны оказались временно отрезанными от ее промышленных центров.

На службе у советской власти

В конце 1917 г. Побединские шахты Бельгийского акционерного общества были национализированы. Однако Макс Ганкар не уехал из Советской России и не потерялся при новой власти – его пригласили на место управляющего отделом оборудования в столичном тресте «Главуголь». В 1919 г. дочь Ганкаров Паула-Клотильда вышла замуж за москвича Нила Смирнова, и бельгийский инженер зажил с ее семьей в большой квартире в доме № 47 на ул. Арбат.

Занимаясь любимым делом, М.А. Ганкар не щадил себя. К началу 1920-х гг. он почти полностью потерял зрение. Но его энергия и энтузиазм первопроходца по-прежнему вдохновляли сотрудников продолжать начатое им дело. Один из старейших работников отечественной горной промышленности К.К. Филиппович в 1920 г. так отзывался о своем бельгийском коллеге: «Если бы не было М.А. Ганкара, то не было бы и Подмосковного бассейна. Он представляет собой яркий пример спеца, который работает только в интересах промышленности и производства…»

К середине 1920-х гг. Ганкар перешел на должность старшего инженера при Президиуме Всероссийского теплотехнического института, где трудился под началом его директора Леонида Рамзина (1887–1948), одного из крупнейших инженеров-теплотехников ХХ в. Несмотря на фактическую инвалидность, бельгиец продолжал активную научно-исследовательскую работу, регулярно публиковал статьи о специфике Подмосковного угольного бассейна. Его рекомендации были приняты в расчет и при строительстве Скопинской ЦЭС.

В 1920-1930-е гг. советская власть ощущала себя «в кольце врагов», как внешних, так и внутренних, и при малейшей угрозе социалистическому строю «карающий меч пролетарской революции» нередко разил без разбора и правого, и виноватого. Вредительство и саботаж стали расхожими обвинениями в адрес представителей инженерно-технической элиты дореволюционной школы, от которых во многом зависела экономика советского государства. Власти переживали эту зависимость очень болезненно и спешили избавиться от старых кадров, тем более что за первое десятилетие советской власти удалось воспитать много талантливой молодежи с «идеологически правильными» взглядами на окружающую действительность. ОГПУ организовало ряд резонансных показательных процессов над «спецами-вредителями» – «Шахтинское дело» (1928), «дело Промпартии» (1930). В такой обстановке проживавший в Москве бельгийский подданный неизбежно попал под подозрение. В феврале 1929 г. Ганкар был вызван на допрос в ОГПУ, после которого ему было предъявлено обвинение по трем статьям УК РСФСР. Бельгиец держался уверенно и какую-либо вину упорно отрицал.

В июле 1929 г. ОГПУ предъявило Ганкару постановление об административной ссылке – в течение трех лет ему воспрещалось проживание в шести крупнейших городах СССР. Бельгиец был оскорблен в своих лучших чувствах. В письме в ЦИК СССР, копии которого были направлены также в Народный комиссариат иностранных дел, Рабоче-крестьянскую инспекцию, Политический Красный Крест, Госплан и Высший совет народного хозяйства СССР, он отстаивал свою невиновность, указывал на негуманный характер постановления, лишавшего беспомощного инвалида удобств городской жизни, и ходатайствовал о замене ему ссылки разрешением вернуться в родную Бельгию, куда к тому времени переселились все члены его семьи.

Возвращение на родину

Подводя итог своей жизни в России в нелегкий для него час, Ганкар писал: «Дело, о котором идет речь, не имело никаких вредных последствий для СССР, тогда как вся моя деятельность в продолжении 31 года была посвящена развитию каменноугольной промышленности в России и особенно, с 1904 года к созданию этой промышленности в Подмосковном Бассейне. Все те, которые знакомы с историей этого месторождения, знают, что, если в данное время Правительство имеет возможность создать в Центральной области топливную базу, обещающую быть мощным источником энергии и сырья для развития хозяйства страны, то это благодаря упорному труду, приложенному мной в течение 15 лет, чтобы доказать пригодность этого угля, возможность его применения и будущность, которая ожидает весь Подмосковный бассейн».

При содействии Международного комитета Красного Креста 7 декабря 1930 г. горный инженер был освобожден из ссылки и воссоединился со своей большой семьей в Бельгии. Горькая обида на Россию, отплатившую черной неблагодарностью за его многолетние труды, сквозит в строках интервью, данного им бельгийской газете «Матэн» по возвращении на родину: «Вы не можете себе представить, что происходит в Советской России. Люди несчастны, но боятся поднять бунт из-за страха. Я недоедал, мои письма вскрывались… Много раз меня вызывало ГПУ, чтобы я разъяснил характер получаемой мной корреспонденции. В конце концов, мне запретили проживать в Москве и крупных городах России. Я был обречен жить в деревне. Мне известны еще два бельгийских инженера, которые незаконно обвиняются Советской Россией лишь в том, что получают письма из Бельгии».

Менее трех лет спустя больной 62-летний Максимилиан Анкар скончался в Льеже. Как он и предсказывал в свое время, Подмосковному угольному бассейну довелось сыграть не последнюю роль в обеспечении страны углем, особенно в тяжелый период Великой Отечественной войны и трудное послевоенное время.

В наши дни горняцкие традиции региона постепенно отходят в область преданий. Анализируя этот яркий и интересный исторический период с высоты прошедших десятилетий, хочется воздать должное всем, кто трудился на благо скопинской земли в годы становления местной угольной промышленности. Вклад в ее развитие горного инженера Анкара из Бельгии, безусловно, заслуживает нашей благодарности.